"Во время дождя"

[ghbdtnghbdtn]

Название: «Во время дождя»
Фендом: Axis Powers Hetalia
Автор:  поцелуй меня Кузмич (с)
Бета:  Alu: )
Персонажи: Россия, Пруссия
Пейринг: Россия/Пруссия
Размер: мини
Рейтинг: R
Жанр: OOC, PWP
Саммари: «Мы начали водкой утром. Мы кончили ночью в постели…» (с) Наутилус Помпилиус - Стриптиз
От автора: Погода изрядно поднадоела. «И тут Остапа понесло…» (с)
Благодарности: бете за обширную работу и поддержку, группе Наутилус Помпилиус – за вдохновение и идею.
Дисклеймер: из моего здесь только идея и текст. Всё остальное принадлежит Химаруе…


Уже несколько дней подряд проходили весьма однообразно из-за этого непрекращающегося дождя. Хмурое небо не менялось, становясь лишь темнее к вечеру, а утром свод вновь оказывался затянутым серой пеленой туч. С утра не хотелось вставать, к полудню с трудом получалось добраться до кухни и через силу позавтракать, ну а к вечеру (хотя шесть часов пополудни вечером особо и не считались) уже нестерпимо хотелось спать: глаза закрывались, тело наливалось какой-то свинцовой тяжестью, будто перед этим дня три без отдыха таскало на себе телеги с углём.
Но стоило одним утром не пойти этому противному моросящему дождю, как распорядок дня кардинально изменился.
Гилберт проснулся рано – хватило невнимательного взгляда на будильник, что ехидно показывал без пятнадцати пять утра, дабы понять это. Что-то подсказывало, будто сегодня все явно не обойдётся привычным режимом встал – поел – пободрствовал - уснул. Да и Брагинский, что странно, всё ещё лежал рядом, хотя в дни предыдущие русского могло выносить из спальни ещё в три ночи.
- Ты чего так рано? – Пруссия дёрнул плечом и сел на кровати, не желая отвечать на вопрос. В голове упорно билась совершенно непривычная мысль, которую альбинос почему-то озвучил сразу:
- Хочу напиться, – и тут же повернулся к Ивану, смотря серьёзно, даже несколько приказывающе. Россия привстал на локтях, совершенно спокойно глядя на пруссака. Чуть погодя, неопределённо пожал плечами и тоже сел, спуская ноги с кровати.
- У меня похожее желание. Пошли?
- Ты псих! В такую погоду…
- Идти в бар я и не собирался - славно выпить можно и дома, – после этих слов вновь повисла тишина, прерванная спустя минут пять отдалённым рокотом грома и шумом внезапно начавшегося ливня.
Страны разом встали с постели и направились в зал.


Часы показывали пять минут седьмого, когда была открыта первая бутылка водки. Пахнуло характерным запахом, от которого Пруссия чуть поморщился, однако Россия не обратил на это никакого внимания. Прозрачная жидкость почти бесшумно была разлита по стаканам – рюмок почему-то не нашлось. И всё проходило в молчании, что воспринималось сейчас легко, - слова всё равно были лишними и совершенно не нужными в эти минуты.
На столе, помимо скромных закусок и графина с наскоро разведенным клюквенным морсом, по какой-то неведомой причине располагался тринадцатый том Большой Советской энциклопедии первого издания, также здесь присутствовала небольшая салфетка с причудливыми растительными мотивами, вышитыми потускневшими от времени золотыми нитями. Если перевести взгляд вниз, то он натыкался на ковёр, который, кажется, вообще никогда не покидал зала, но был более-менее чистым и застилал все пространство под ногами. Тяжёлые шторы обрамляли просвет окна, а за окном вновь началась противная морось, с особо сильными всполохами молний и следующим за ними грохотом.
Звенящий звук соприкасающихся стаканов казался оглушительным. Водка чуть колыхнулась, несколько капель алкоголя попали на руку. Ну вот кто просил Брагинского наливать до краёв?..
- Только пей всё сразу, не растягивай…
- Ты рехнулся!
- Возможно, но я плохого не посоветую, – от этих слов Байльшмидта чуть не передёрнуло. Как же, не посоветует…
Резкий выдох в сторону и содержимое стакана России исчезло, вылившись в его глотку. Пруссия усмехнулся, в который раз удивляясь поистине странной привычке Ивана – не закусывать, а занюхивать, причём рукавом. Свой стакан пруссак опустошал медленно, получая какое-то мазохистское удовольствие от сжигания слизистой спиртом. Разве что решил всё-таки запить – глотку жгло неимоверно.
Брагинский чуть посмеивался, наблюдая за Байльшмидтом: за тем, как он пьёт, как морщится от неприятных ощущений, как судорожно хлебает морс прямо из графина, и полупрозрачная красная вода порой стекает по подбородку и ниже, – по шее, к ямочке между ключиц. Соблазняющее зрелище, которое хочется созерцать вечно...
- Чего уставился?
- Просто так…


То, что показывали стрелки, стало слишком тяжело понимать: цифры почему-то расползались в разные стороны, перемешиваясь с чёрточками и становясь похожими на иероглифы во всём их великолепии и странности. Попытка понять время по электронным часам потерпела фиаско: цифры прыгали, издевательски мигая режущим взгляд алым светом. Бросив глупые попытки, Гилберт вновь приложился губами к бутылке, и недовольно выдохнул, когда обнаружил, что тара совершенно пуста.
Помутневшим взглядом пруссак осмотрел зал, понимая, что придётся тормошить почти уснувшего Брагинского или же тормошиться самому в поисках того, что можно было бы еще выпить.
- Брагинский… - Пруссия всё-таки решил прибегнуть к первому варианту и потрепал русского за плечо. Россия приоткрыл глаза, чуть усмехнулся и весьма твёрдо спросил:
- Что-то не так?
Байльшмидт молчаливо покачал перед глазами русского пустой стеклотарой, намекая на то, что надо бы и задуматься о продолжении банкета.
- Намёк я понял, но на сегодня хватит.
- Иди нахрен! Я трезв, как стёклышко! – весьма неудачная попытка доказать свою трезвость окончилась красочным падением на Ивана и последующим совершенно случайным поцелуем. «Что я делаю?.. К черту – он всё равно ничего не вспомнит. Как и я…» - Гилберт с трудом оторвался от губ Ивана и, совершенно нагло усаживаясь на колени русского, заявил:
- Покажи мне стриптиз…


Как оказалось, часы показывали уже девять вечера - время пролетело быстро. А за окном всё так же шел этот проклятый дождь, хотя уж лучше бы сразу ливень... Стояла духота, да такая, что нестерпимо хотелось снять с себя рубашку. Или вообще всё …
Гилберт, лениво развалившись на кровати, краем глаза наблюдал за Брагинским, точнее, за его приготовлениями к предстоящему зрелищу. Взгляд то и дело задерживался то на пустой картинной раме, то на едва заметной трещине в потолке, а то и вовсе на собственном кончике носа. «Пора завязывать…» - пруссак тряхнул головой и, рухнув на подушки, недовольно пробурчал:
- Долго...
- Тебе так кажется, – Россия слишком громко хлопнул дверцей шкафа и совершенно естественно начал расстёгивать рубашку: как будто просто ко сну готовился, хотя смотрелось данное действие весьма возбуждающе. Может, просто виной тому алкоголь?..
- А, всё равно долго, – Байльшмидт неприятно изогнул губы в усмешке, сверля взглядом спину Брагинского. Иван вновь усмехнулся и, закрыв тяжёлые бархатные шторы с крупными кистями по краю, развернулся к кровати, уже совершенно равнодушно, без выкрутасов, расстёгивая ремень. Медленно, слишком медленно, но это воздействовало на Гилберта очень сильно.
Тихий звук падения пряжки ремня на пол. Россия всё так же спокойно расстёгивал брюки, а у Пруссии создалось впечатление, что русский специально выводит его из себя. Хотя, Гилберт сам же просил показать стриптиз... Но сейчас это не имело никакого значения - когда медленно накатывающее возбуждение чувствуется всем нутром. И нетерпение. И дикое желание схватить Брагинского за волосы, притянуть к себе и долго, с чувством собственника, целовать в губы.
Мысли материальны порой, и, пребывая в раздумьях, пруссак не сразу заметил, что лежит под русским в одних только боксерах.
- Как?!.
- Ты совсем выпал из реальности? – Брагинский явно издевался - будто ненароком задевал кончиками пальцев напряжённые соски. Гилберт тихо взвыл, яростно схватил Россию за волосы и притянул к себе, чтобы, окончательно обезумев, впиться в эти губы до крови и целовать долго, жадно, не прерываясь, до потери сознания от нехватки воздуха. Плевать, как он будет выкручиваться потом, но сейчас Пруссия не отпустит русского.
И всё-таки алкоголь сыграл не последнюю роль в этом безумии: тело чересчур рьяно отзывалось даже на случайные ласки тёплых ладоней, сердце стучало, словно обезумевшее, а кровь невыносимо долбила в паху, невольно заставляя приподнимать бёдра вверх, прижимаясь к русскому.
- Твою… - пруссак резко выдохнул, пытаясь не застонать, пока Иван столь нарочито медленно стягивал совершенно лишнее сейчас нижнее белье. «Быстрее… ну почему нельзя хотя бы немного быстрее?» - эта мольба читалась только в широко распахнутых глазах Пруссии, ибо губы его были плотно сомкнуты, стараясь не выдавать стоны.
А эта славянская скотина лишь довольно улыбалась, делая все ещё медленнее, выводя все чувства на предел восприятия, когда даже звук сминаемой ткани становится безумно громким, а от ласкового поцелуя в раскрытую ладонь тело будто пронзает током. И хочется требовать, кричать и вопить, чтобы это безумие либо, наконец, прекратилось, либо же продолжилось дальше.
Когда ладонь России крепко обхватила член Пруссии, немец подавился несдержанным стоном и дернулся бёдрами вперёд в попытках как можно быстрее снять напряжение. Но Брагинский лишь вновь улыбнулся и убрал ладонь с возбуждённой плоти, получая в ответ возмущённый вопль:
- Садист!
- А тебе, похоже, нравится быть мазохистом… - нарочито растягивая слова, прошептал около уха Россия самым невинным голосом, заводя этим ещё больше.
Сознательное восприятие реальности постепенно притуплялось, сменяясь калейдоскопом ощущений, которые подавались воспалённому сознанию в преувеличенном виде. Гилберту в какой-то момент показалось, что ещё немного, и он точно потеряет сознание, но мир внезапно вновь стал реальным от весьма ощутимой боли.
- С-сука… - на большее не хватает сил - горло будто сдавил обруч из крепкого железа, и вместо слов вырывались только хрипы. Иван, словно извиняясь за содеянное, мягко поцеловал Пруссию в губы, но не остановился на этом, ведя дорожку поцелуев вниз, к шее. Спустя ещё несколько секунд русский начал двигаться, с каждым толчком исторгая с губ Гилберта тихий стон, замаскированный под выдох.


Безумие усиливалось, ощущение реальности вновь пропадало, оставляя рвущее всё на своём пути дикое удовольствие. Кусать плечо, царапать широкую спину и стонать, стонать так, чтобы этот чёртов русский тоже сошёл с ума, чтобы тоже застонал от всего происходящего. Толчки становились всё резче и быстрее, а облегчения всё не было: возбуждение лишь нарастало, в глазах всё плыло, и хотелось не то, что кричать, – орать во всю глотку. И уже нельзя сказать наверняка, пьян ли был Пруссия или уже трезв, - времени прошло предостаточно…
Крепкое объятие, картинка смазывается и вот уже пруссак сидит верхом на русском. Ощущения усиливаются, и с губ вновь срывается стон, что тонет в губах России. Вновь крепко стиснуть пальцами плечи, будто нет ничего более реального вокруг, жадно ответить на поцелуй и двигаться, двигаться… Остервенело качать бёдрами, извиваться в крепких руках, лишь бы знать, что все это скоро закончится.
Скоро… да когда же оно наступит, это волнительное «скоро»?.. Наступит, обязательно наступит, а пока Гилберт безумно улыбается на мгновение, слыша довольный стон Ивана и чувствуя, что тело ломает судорогой, что мысли совершенно уходят, оставляя одно яркое слепящее пятно, что из горла вырывается сдавленный крик и реальность совершенно пропадает на эти несколько секунд…


Когда ощущение мира возвращается, Пруссия понимает, что лежит на Брагинском, а тот мирно спит, крепко прижимая к себе тело пруссака. «Как ребёнок…» - внезапный прилив нежности вылился в переполненный чувствами поцелуй в скулу, после которого неожиданно стало стыдно. Гилберт вновь устроился поудобнее на Иване и довольно улыбнулся. Взгляд случайно зацепился за циферблат будильника; Байльшмидт тихо усмехнулся и вновь закрыл глаза, довольно урча.


Без пятнадцати пять утра.