Сборный пост. "Хеталия"

[ghbdtnghbdtn]

Название: <...>
Автор:  поцелуй меня Кузмич (с)
Фандом: APH
Пейринг: Россия/фем!Пруссия
От автора: написано по ассоциациям с этим стихотворением А.А.Ахматовой. ООС, причём капитальнейший. И Юльхен вышла истеричкой (на мой взгляд и я каюсь в этом). Да, они устоявшаяся пара.
Да, Автор идиот.

Вокруг было дымно и душно до тошноты. Пьяные лица, искажённые фальшивыми улыбками, отвратительные своей лживостью и жалостью. Круглые столики, заваленные остатками пищи и грязной посудой – официанты попросту не успевали убирать за посетителями. Бармен за стойкой бойко разливал спиртное и выносил из кухни заказанные блюда. Жалостливый голос девушки в оборванном платье, что пела надрывно под аккомпанемент то скрипки, то гитары…
- И что мы здесь забыли?
- Ты сама хотела убедиться, что подобное ещё можно встретить в наше время.
Тихое фырканье и тычок в плечо.
- В твоих рассказах всё выглядело…
- …более романтично? – усмешка и быстрый взгляд на сцену.
- Более красиво! – Пруссия вновь фыркнула и откинулась на спинку стула, что и так опасно поскрипывал под немкой, а теперь и вовсе пошатнулся.
- Что поделать, что поделать… - Россия щелчком пальцев подозвал официанта и что-то шепнул тому. Парнишка часто-часто закивал головой и тот час умчался к бармену.
- Только не говори, что ты отважился что-то заказать здесь. – Юльхен поморщилась и вновь покачнулась на стуле, довольствуясь еле слышным из-за гомона и музыки скрипом.
- Говорю, что я заказал здесь мало-мальскую закуску и штоф водки. И, нет, не напиться, а погрузиться в окружающую атмосферу с головой. – Иван усмехнулся и упёрся локтями в стол, тем самым приблизившись к Юльхен на более близкое расстояние.
- Не уверена, что одним штофом ограничится. – едкая усмешка и Байльшмидт тоже придвигается ближе, - Я же тебя знаю…
- Знаешь, но, видно, плохо. – Брагинский отстраняется и всё своё внимание переводит на сцену. А там…
А там уже нет тощей девушки, что так надрывно пела романсы, нет гитариста и скрипача. Есть небольшой импровизированный оркестр и танцовщица в ярком атласном платье цвета крови. Первые ноты мелодии плавно «режут» воздух и весь гомон резко затихает. Музыка звучит увереннее, а танцовщица начинает плавно двигаться.
- Цыганские напевы… - Иван довольно прикрывает глаза, пальцами левой руки выстукивает по столешнице ритм мелодии. Брагинский выглядит умиротворённо, погрузившись в эту странную атмосферу с головой.
А Юльхен не понимает, только слегка морщится от столь вычурного наряда девицы на сцене и поворачивается спиной к выступающим. «Зря я вообще высказала это желание» - в груди неприятно тянет, а взгляд вновь цепляется за девушку на сцене. «А она не дурна. Совсем не дурна…», - Юльхен отвлекается на рисунок, что находится слева от сцены. Цветные цветы и птицы, будто так и жаждут вырваться отсюда. Ввысь, к облакам…


- Да гори она в Аду… - Бальшмидт слишком резко встаёт с места и, наградив Брагинского горящим взглядом, быстро уходит из зала.
«Мне просто нужно подышать свежим воздухом» - простая оговорка, в которую так легко поверить. Юльхен стремительно выбегает на улицу, прямо под ливень и стоит так, под прямыми ударами дождя. Но ровно до тех пор, пока не ощущает за спиной присутствие Ивана.
- Ты ревнуешь. – утверждение, не вопрос даже. Юльхен разворачивается и со всей силы ударяет Ивана по лицу. Брагинский чуть пошатывается, но остаётся на ногах. Молчит. Улыбается и довольно прикрывает глаза, а из уголка губ едва виднеется капля крови. Пруссия в бессилии сжимает руки в кулаки в намерении ударить, но удара не происходит: девушка молча утыкается в плечо России.
- Ты… ты так смотрел на неё. – еле различимый шёпот, - Ненавижу её и тебя, слышишь?
- Конечно слышу… - Иван крепко прижимает к себе девушку и склоняется ниже, чтобы губами едва касаться уха. И начинает череду тихих признаний, нежностей и нелепых обращений. Юльхен мотает головой и отстраняется.
- Ты неисправимый лгун. – губы всё ещё сурово поджаты, но во взгляде искрится тепло и очередное «прощаю тебе все твои выходки».
- Да, согласен… - улыбка становится ещё шире, а во взгляде очередное «я больше так не буду, клянусь» и бездна всевозможных чувств.

В кабаке зрители продолжали наслаждаться жарким танцем и буйной мелодией, подогревающей кровь. На улице одна давно женатая пара в очередной раз обрела мир. Пусть даже и временный.



Название: <...>
Автор:  поцелуй меня Кузмич (с)
Фандом: APH
Пейринг: Россия/Пруссия
От автора: Автор был не в себе. Автор честно пытается дописать другую работу. А это то, что вышло.  Alu: ), считай маленьким таким подарком в летний день. Без причины, да-с.

- Мне душно.
- Не вертись и душно не будет.
- Мне всё равно душно.
- Это потому, что ты вертишься.
- Да не верчусь я уже!!! – Гилберт резко сел на узкой полке и едва не упал на пол, благо, что Брагинский вовремя успел обхватить за талию «непоседливого» немца и уложить обратно. Ворчания и ёрзанье со стороны Байльшмидта не прекратились, напротив: стали ещё активнее.
Скорый поезд неумолимо нёсся на восток, разрезая сухой морозный воздух. В вагоне тихо, слышно лишь перестук колёс, тихий свист воздуха из щели в оконной раме, да нервный щебет проводницы, успокаивающей чужого ребёнка – потерялся, наверное, - и плач этого ребёнка. Гилберт зажимает уши и цедит сквозь зубы:
- Если так продолжится, я сам пойду его успокаивать… - и как по волшебству (а может, просто совпадение) ребёнок умолкает, уводимый в сторону нерабочего тамбура матерью. И тишину вновь всецело заполняет перестук колёс и свист воздуха.
В купе становится свежо и Иван, стараясь не навернуться вниз, тянется за вторым одеялом, лежащим внизу. Спать на верхней полке вместе предложил именно Байльшмидт, и именно он начал возмущаться после пяти минут такого «сна». И продолжал до сих пор.
- Это была не моя идея, Гил… - Брагинский мягко улыбается и всё-таки подцепляет пальцами одеяло, чтобы через секунду поднять его наверх. И укрыть их обоих. Гилберт фыркает, но в его бормотании проскальзывает глухое «спасибо» и Иван прижимает немца к себе ещё крепче – так теплее.
Пруссия умолкает, слепо утыкаясь в плечо России. Потом шепчет что-то про ненавистные морозы и вьюги. Вновь замолкает. Речь становится бессвязной, похожей на бред, но Иван знает – это пройдёт, стоит только Гилберту окончательно уснуть, но немец не спит и «бредит» чисто из вредности.
- И зачем тебе так срочно понадобилось ехать в Сибирь накануне Нового Года? – Гилберт неловко развернулся спиной к Ивану и стал неотрывно смотреть на проносящиеся за окном пейзажи, - Зачем нужно было брать с собой меня?
- Это, можно сказать, подарок. – улыбка Брагинского чувствуется затылком: губы едва касаются чуть влажных от пота волос. И Байльшмидту хочется высказать своё возмущение по поводу такого «подарка», да только «что-то» заставляет придержать все обидные слова при себе. Только буркнуть: «Лучше бы отпустил меня к брату», - чтобы услышать в ответ тихое фырканье и почувствовать, как сильнее сжались руки на талии. И продолжать смотреть в окно.
А там…
- Где мы?
- Где-то за Красноярском.
- Почему я пропустил станцию?
- Ты спал, а будить тебя мне не хотелось.
- Идиот ты, Ваня… - Пруссия вновь принялся ёрзать, пытаясь принять более-менее удобное положение для дальнейших наблюдений.
- Ты не лучше, - смешок с нотками нежности, - Дурак. – и от этого Байльшмидту хочется вовсе стать невидимым: в отсветах редких встречных фонарей на пути так и видно, как покраснел немец. А русскому только этого и надо…
За окном проносились однообразные снежные пейзажи, прекрасные в своём немом и девственном великолепии. Редкие станции с полным отсутствием даже намёков на цивилизацию. Холмы, покрытые снегом…
- Летом здесь прекраснее. Всё цветёт. Буйство красок и ароматов. – смешок в макушку, - Хочешь увидеть?
- Конечно. – а ждать лета не хочется, как маленькому ребёнку. Подай сейчас, сиюминутно. Но об этом Пруссия молчит.
Сплошное белое полотно на какой-то миг озаряется яркими красками и вот уже не зима вовсе, а бушующее лето – молодое, жаркое, неудержимое. Воображение услужливо подкидывает насыщенные красками и ароматами картины, но этого мало, очень мало. Так бы и кинуться в этот океан разнотравья с головой…
Гилберт жмурится, мотает головой и открывает глаза. Реальность всё такая же искрящая, белая, пушистая. Иван уже спит – только и слышно тихое посапывание. От него становится как-то запредельно спокойно, только ощущения полёта не хватает. Пруссия осторожно разворачивается лицом к России, поправляет чуть сползшее одеяло и закрывает глаза. Сознание вновь заполняется яркими красками лета. Немец засыпает.

А поезд мчится дальше, на восток…